Ему уже 45, а в жизни кроме работы, случайного чтива под настроение, кинолент интеллектуальных европейцев, видеосюжетов производства немецких спецстудий и отчаянного дрочилова на ночь после просмотра последних, можно сказать, что и нет ничего.  Почему такая пустота? Почему он, надев маску обаятельного во всех смыслах мужчины и  пользующийся успехом у дам, наделённый недюжинными талантами, так неприкаян в этой инородности, называемой социумом? Когда же разошлись пути с той единственной, с которой  было так хорошо и весело есть прямо  в постели, и позже, без раздражения, чувствовать спиной и другими частями тела колючие засохшие  крошки?

Иногда он просыпался и видел рядом чужое лицо с чёрными пятнами туши под глазами и ртом, словно вышедшим из под (кисти) резца какого — нибудь (художника) хирурга — косметолога. Почему они все словно похожи друг на друга и их дорогое кружевное бельё выглядит, как нелепый реквизит к одноактной пьесе? Он вспомнил, как Она поутру надевала  уютные хлопковые трусики и забавный халатик с медвежонком на спине и, улыбнувшись ему через плечо своей особенной улыбкой,  направлялась в ванную или на кухню.  А он смотрел ей вслед, не думая, что когда-нибудь Она навсегда покинет этот дом и опустошит его сердце.

N никогда ещё не был на приёме у психолога, но множество голливудских фильмов с именитыми актёрами зашило  ему в подсознание правильность подобных сеансов разоблачений страхов и комплексов, как единственной панацеи.

Ему просто стало интересно услышать мнение другого лица, возможно даже специалиста прям, как там, у них. Сколько же можно задавать самому себе эти вопросы,  сжимаясь и холодея душевно при мысли о справедливости? Невыносимо в очередной раз вспоминать её заплаканное лицо, свои жестокие слова (кто тогда это сказал, неужели это был я?).

И вот он — бумеранг, летит, как приговор свыше, рассекая со свистом воздух. А затем пустота… Морок.

Приехал.  Вот и место для парковки есть прямо во дворе, как удобно. Подъезд №3, первый этаж. Он уже почти нажал кнопку звонка на двери с пафосной табличкой, но, почему-то вдруг передумал и опустил руку.

Ни к чему это. Пусть оно живёт в нём и дальше, это воспоминание о том дне, той точке невозврата. Это только его боль.  И радостью тех, предшествующих, дней он тоже не будет делиться с каким-то высокомерным хлыщом в роли целителя надломленных душ.

Для этого есть более высокие инстанции. И они находятся не на этой грешной земле